Интервью с Марией Мироновой
Мария Миронова: «Я больше не называю любовью то эгоистическое чувство, когда один хочет, чтобы другой принадлежал ему»
Мария назначила встречу на Арбате в кафе возле своего дома. Пила, как обычно, кофе. Курила одну за другой сигареты. Спину держала ровно, как балерина. Мы сидели друг против друга и разговаривали о любви.
Любовь к ближнему
– Никогда не забуду свою последнюю встречу с другом бабушки и дедушки – Матвеем Абрамовичем Ошеровским. Он был режиссером, всю свою жизнь отдал театру. У них с женой не было детей. Они держались друг за друга. И вдруг я узнаю, что его супруги не стало. Я позвонила, выразила соболезнование. Меня потрясло несоответствие страшного горя, которое витало в воздухе, его бодрому голосу, когда он повторял: «Мне нужно только ее похоронить. Я должен это сделать сам. Нет, мне не нужна никакая помощь. Это мой долг. Я должен это сделать сам. Я это сделаю». Я уточнила его адрес, собираясь навестить, но мой приезд все откладывался. И настал час, когда на подсознательном уровне почувствовала, что если сейчас не поеду, могу не успеть. Было 9 дней со дня смерти его жены. Матвей Абрамович был абсолютно один. И стол накрыл исключительно для меня. Мы сидели, и он долго-долго говорил... Доставал из альбомов фотографии и рассказывал о своей жизни. Это длилось час, два, три, четыре, пять... Мне уже нужно было ехать, но остановить его я не могла. И понимала, что в ситуации глобального одиночества для него это единственный шанс выговориться. Матвей Абрамович не говорил, что болеет или плохо себя чувствует. Не жаловался на судьбу. Это была позитивная встреча наперекор обстоятельствам, несмотря на убранную цветами кровать жены, на завешенные окна и зеркала. Но я ощущала, что это наша последняя встреча. Чем радостней он говорил, тем очевидней было – скоро конец. Я отправилась домой поздним вечером и, сидя в машине, не могла отделаться от ощущения, что попрощалась с ним. Успела. Прошло меньше месяца, и он ушел из жизни... Очень важно знать, что ты что-то успел. Не знаю, насколько мой приезд облегчил его последние дни, но память об этой встрече останется со мной на всю жизнь.
Не стало его, не стало в нашем театре, «Ленкоме», Александра Абдулова и Олега Янковского. И по их уходу я ощущаю, как меняется эпоха. Приходит другое поколение. Поэтому сейчас, мне кажется, очень важно не просто помнить ту уходящую эпоху, а делать все возможное, чтобы люди, пока живы, ощущали, что они нам нужны. Ведь так и есть на самом деле!
Снова и снова ты где-нибудь случайно сталкиваешься с человеком – и он пытается рассказать всю свою жизнь, потому что фатально, бесконечно, вселенски одинок... Я много думала на эту тему. И в момент, когда удалось сформулировать эту мысль, у меня не оказалось с собой ручки. Тогда я набрала эсэмэску и отправила маме. Пусть эта мысль прозвучит и в интервью: «Человек становится по-настоящему счастливым, только когда целиком и полностью смиряется со своим одиночеством на земле. Тогда он получает свободу, знание и любовь, которые он может отдавать, не требуя ничего взамен». Люди в одиночестве рождаются и в одиночестве уходят, и только смирение с этим может тебя действительно освободить и сделать счастливым. Тогда ты не будешь требовать от другого человека чего-то в этой жизни.
– И тогда вы решили создать фонд?
– В апреле прошлого года я побывала на благотворительном обеде, который мы организовали с замечательной женщиной Маргаритой Александровной Эскиной. Она много лет была директором Дома актера и все это время вела картотеку, в которую были внесены полторы тысячи ветеранов сцены, 300 человек из которых – участники войны. Маргарита Александровна заботилась о них, устраивала бесплатные обеды, помогала продуктами и деньгами. Для стариков это была ощутимая помощь: многие из них – одинокие люди, инвалиды, оставшиеся без средств к существованию.
На том обеде мы подарили гостям конверты с денежной помощью. Если честно, я не ожидала такой реакции: старики плакали и благодарили. Мне очень захотелось помочь Маргарите Александровне, и я предложила: «Давайте сделаем так, чтобы актеры среднего поколения, которые имеют возможность зарабатывать, помогли пожилым. Не просто искали бы спонсоров, а скинулись. Потому что это наше дело. Мы должны не просто петь песни в День Победы и читать стихи, но и помогать материально». Маргарита Александровна сказала: «Да что ты! Неужели ты думаешь, что это возможно? Сейчас такое время, когда всем ни до чего нет дела, все бегут по разным съемкам, работам». Конечно, она была права... Но идея уже поселилась в моей голове, и я поделилась ею с актером Евгением Мироновым, с которым мы вместе делали спектакль «Кармен. Исход», – была уверена, что он поймет и откликнется. К тому моменту уже многое было готово для того, чтобы устроить для ветеранов красивый ужин в Пушкинском музее и концерт, собрать немного денег и раздать старикам. Женя тут же предложил: «Давай сделаем фонд. А вечер, который мы устроим вместе с Маргаритой Александровной, будет открытием этого фонда».
И вот 28 октября 2008 года в Пушкинском музее мы собрали 120 ветеранов. Откликнулись очень многие: Александр Балуев, Дмитрий Харатьян, Дмитрий Певцов, Рената Литвинова, Сергей Маковецкий, Елизавета Боярская, Мария Аронова, Владимир Спиваков, Алексей Серебряков, Олег Меньшиков, Володя Машков, Сергей Безруков и другие. Кто-то просто передавал нам конверты, кто-то сумел прийти и выступить. А потом образовалась команда, постоянно занимающаяся фондом. Начался трудный период становления, потому что нашей целью были не разовые акции, а постоянная работа с картотекой Дома актера – той, в которую внесены полторы тысячи человек, и список все время пополняется. А потом умерла Маргарита Александровна Эскина. Ушла накануне старта нашего первого благотворительного театрального марафона. Вот и получилось, что мы практически подхватили ее дело. Словно она завещала нам его. Маргариту Александровну похоронили в феврале. А в марте стартовал марафон. Каждый из 25 московских театров, принявших в нем участие, перечислил сбор от одного спектакля в кассу фонда. Мы собрали средства, чтобы для 500 человек купить подарочные сертификаты на бесплатное обслуживание в сети аптек с доставкой лекарств на дом. Ведь пожилые люди не всегда могут выбраться из дома из-за плохого самочувствия. И на дорогие лекарства у них денег нет.
– Фонд помогает только актерам?
– Недавно мне позвонила Илзе Лиепа и предложила: «Давайте помогать и балетным артистам». И
это справедливо. Ведь мы назвали себя благотворительным фондом поддержки деятелей искусства, а это не только драматические актеры – это и критики, и люди, которые были в Москонцерте концертмейстерами, и балетные актеры, и музыкальные тоже.
В течение года сформировался попечительский совет фонда, в него вошли Леонид Ярмольник, Кирилл Серебренников, Игорь Верник и многие другие. Евгений Миронов, журналист и врач Наталья Шагинян и я – учредители фонда. И на данный момент, помимо прочего, я несу ответственность президента фонда.
По сути, произошло возрождение старой традиции, которая существовала в начале прошлого века, когда театры с каждого сыгранного спектакля отчисляли какую-то сумму на нужды пожилых коллег. В том или ином виде эта помощь существовала и в Советском Союзе. Но потом все развалилось, и получилось, что пожилые люди не находят места в новом времени. Мы как волки. Каждый за себя, кто больше урвет. Объединяющего начала все меньше. Я не осуждаю – люди разных поколений, как умеют, выживают в этом времени. Но старикам это делать очень тяжело. Им остается только умирать...
Любовь к сыну
– Меня очень изменило то, что я родила в 18 лет. Помню, сидела перед самыми родами накануне дня рождения и думала: «В 17 я рожу или в 18?» В итоге у нас с сыном разница в днях рождения – в неделю. Когда Андрей появился на свет, мне пришлось срочно повзрослеть, потому что рождение детей – это конец эгоизму.
– У вас было ощущение, что вместе с сыном вы открываете мир заново?
– С сыном мы почти близнецы – и по гороскопу, и внешне, и по характеру. Порой я нахожу что-то новое в себе, глядя на него. Иногда смотрю на сына – и становится очевидным, что некоторые черты моего характера, казавшиеся мне изумительными, легкими, прекрасными и доставляющими окружающим только радость, на самом деле не так уж замечательны, а иногда просто невыносимы и чудовищны. Андрей – упорный мальчик, такой радостно упорный, его невозможно в чем-то переубедить или остановить в достижении цели. Я всегда считала, что упорство – это позитивное качество, и культивировала его в себе. Но, соприкоснувшись со своим двойником, поняла, что заблуждалась, потому что у медали, как известно, две стороны.
Видимо, Господь Бог специально сделал сына моим отражением, чтобы я увидела себя. Норов, упрямство – полюбоваться на них со стороны очень полезно. Я смотрю на Андрея и исправляюсь сама.
Любовь к себе
– В одном интервью я читала, вы называете себя человеком не эмоциональным, а скорее рациональным.
– Это какие-то чужие умозаключения. Наоборот, моя иррациональность всегда была гораздо сильнее рациональности. Но я не склонна жить иллюзиями. Они мешают жить и имеют свойство очень болезненно развеиваться. Вера, уверенность – другое дело. Они тоже из области метафизики, но весьма конструктивные. Они не разрушают твои воздушные замки, а наоборот, дают тебе силы, чтобы идти дальше.
У меня в юности была безумная уверенность, вера, что я обязательно реализую свои идеалистические мечты. Юношеский максимализм! Еще ребенком, в пять лет, обожала балет, и больше всех – Айседору Дункан. Хотела быть на нее похожей.
– У вас бывают такие желания, которые вы точно знаете, что не сбудутся, но очень хотелось бы?
– Есть, и это страшно. Потому что невозможность сделать то, что хочу, приводит меня в исступление. Я никогда не могу смириться с отказом. В жизни бывали такие ситуации, когда мне говорили «нет», а я не слышала. Потому что не понимаю слова «нет». Даже если оно прозвучит тысячу раз, все равно не поверю. И это может тянуться долгие годы.
Но я понимаю, что какие-то мои желания уже не сбудутся по объективным причинам. Например, девочку Джульетту, увы, уже никогда не сыграю. А когда-то, в ранней юности, посмотрев потрясающий фильм Франко Дзеффирелли «Ромео и Джульетта», я стала страстно этого желать.
Жизнь, конечно, корректирует многие стремления человека. И чем дольше я живу, тем больше понимаю, что бытие само по себе приносит гораздо больше счастья, чем простое обладание чем-то. Когда тебе что-то дается, ты тут же начинаешь хотеть чего-то еще. Стремишься обладать все новым и новым, все большим и большим. Все время чего-то алчешь. И это делает тебя несчастным. Но чтобы стать счастливой, нужно просто себя ею ощутить.
– А что было вашим самым большим разочарованием?
– Когда в раннем детстве в первый раз, случайно зайдя в коломенский храм, я увидела гроб. Там шло отпевание, и меня потрясла несообразность происходящего. Я никак не могла понять, что передо мной лежит человек... Наша память хранит многое. Вряд ли смогу когда-нибудь забыть те свои давние ощущения, когда я внезапно обнаружила, что есть фатальные вещи, которые мы не в силах изменить.
Возьмите трагедии Шекспира или древнегреческих авторов, в которых есть такое понятие, как рок. Идеально, если у тебя в жизни есть возможность вовремя остановиться и просто перейти из одного жанра в другой. Существовать в древнегреческой трагедии, а потом снять с себя маску и сказать: «А сейчас будет трагикомедия или фарс». Но есть вещи, к которым невозможно относиться с юмором. Это смерть и любовь. Если к любви относишься с юмором, это ее разрушает. К любви нужно относиться трепетно.
У меня есть особенность: я стараюсь мыслить конструктивно. Если мне звонит человек и рассказывает о проблеме, ожидая, что я скажу: «Ой-ой-ой, как плохо, бедный ты, бедный», – он этого не получит. У меня не получается просто жалеть. Так устроено сознание, психика, мозг, что я сразу ищу действенный выход из сложившейся ситуации. Я убеждена, что пока мы дышим, чувствуем – в наших руках очень многое. Для меня самое сложное состояние – когда не понимаю, что можно сделать, чтобы облегчить ситуацию.
– Что тогда вас способно порадовать или развеселить?
– Множество мелочей радует, мелких, происходящих постоянно. Сидишь дома – и раздается звонок от приятного тебе человека. Или, как недавно, договорились мы с моей сестрой Машей Голубкиной встретиться в ЦДЛ. Я приехала и вижу: там сидит Павел Семенович Лунгин, которого я обожаю и люблю всем сердцем. Мы с ним просидели часа два – такая радостная неожиданность. Бог даровал мне много замечательных встреч, о которых можно было бы написать целую книгу. У музыканта есть инструмент, через который он выражает себя, – скрипка, виолончель или фортепиано. А в профессии актера инструмент – это его душа, глаза, голос, сердце, ум. Поэтому любая встреча в жизни – большая и маленькая – отпечатывается в нас.
– А с каким инструментом вы могли бы сравнить себя, собственную психофизику?
– В какие-то моменты я скрипка, а в какие-то и барабан. Я вообще не люблю никаких определений и разделений, потому что человек гораздо более многогранен, чем мы о нем думаем и чем можем описать.
– Кто ваш самый близкий человек? Кроме сына, разумеется.
– Мама, бабушка Раиса Ивановна Градова, сестра, брат, мои замечательные бывшие мужья, друзья. В общем-то, слава тебе, Господи, круг моих близких достаточно широк и продолжает расширяться. И я не хочу, чтобы он сужался. Сужение естественным путем придет с годами.
Любовь...
– Сколько личного времени забирает у вас фонд?
– Много. Если честно, я с самого начала боялась этих названий: «фонд», «организация». Это просто дело жизни, ты в него погружаешься, и оно забирает тебя целиком. И ты уже понимаешь, что здесь не может быть остановки: нормальной женщине, когда она родила ребенка, не приходит в голову мысль отдать его в детдом. Так и фонд: это дело, за которое ты несешь ответственность во всех ее видах. Как в семье. Ответственность молодого человека по отношению к людям, которые его вырастили и воспитали, должна быть и в маленькой семье, и в большой профессиональной семье.
...Иногда я плачу. Из-за того, что вижу людей, которые стали совершенно одинокими. Да, я могу помочь им материально, выслушать, даже поплакать с ними, но избавить их от боли не в силах.
Я уже остро ощутила, что memento mori – помни о смерти – очень важная фраза. Понимаю, что человек призван за свою жизнь отдать как можно больше. Копить – смысла не имеет вообще. Ни деньги, ни эмоции. Чем больше копишь, тем страшнее с этим расставаться. Человек приходит в мир, чтобы максимально отдать. И уйти облегченным. Отдать любовь.
– Что значит для вас любовь?
– Очень часто любовью называют какое-то эгоистическое чувство, когда один человек, например, хочет, чтобы другой принадлежал ему. Я бы скорее назвала то чувство страстью, но не любовью. А любовь общечеловеческая не требует ничего взамен. Это и есть свободная любовь в хорошем смысле этого слова. А то, что сейчас принято называть в нашем мире свободной любовью, не имеет к ней отношения. Такая любовь – постоянная гонка за какой-то мнимой свободой и независимостью, сплошной эгоизм и удовлетворение своих желаний – по сути, огромнейшая зависимость, которая губит человека.
– А что вы в людях любите?
– Естественность. Когда человек живой. С правильными и неправильными характерными качествами. Я вообще люблю живое. Когда бьется сердце, меняется настроение, бегут мысли. Когда человек не статичен, в движении, влюбляется, плачет, горюет, сопереживает и не скрывает свои эмоции под глянцевым слоем, стремится к осуществлению своих желаний, даже тех, которые кажутся призрачными.
Когда мы открывали фонд, нас спрашивали: «А вы понимали, что это сложно? А вы не сомневались, сможете или нет, хватит ли сил?» И у всех троих учредителей был один ответ: «Не сомневались ни на йоту». Хотя, по сути, затея была достаточно безбашенная и самонадеянная. Но я знала, что будет так, как мы хотим. Вера сворачивает горы. Любой из нас добр – нужно только достучаться до сердца. Ты приходишь к человеку и говоришь: «Дорогой мой, ну неужели ты не поможешь? Это невозможно, такого просто быть не может, чтобы ты – и не помог!» Но как только возникает малейшее сомнение: кто-то кому-то рассказал, что когда-то этот человек отказал и что, наверное, ему это все безразлично, – в ту же минуту ты находишь подтверждение своим сомнениям. Что транслируешь в этот мир, то и получаешь от него зеркально. Своими мыслями мы материализуем пространство вокруг себя. Даже в мелочах. Например, просыпаешься с плохим настроением – и весь день видишь вокруг только плохое. А просыпаешься с хорошим настроением – видишь подтверждение хорошего. Все идет изнутри, из нашего сердца.
Я открыла для себя еще один закон: чем больше отдаешь, тем больше получаешь. Помните притчу о пяти хлебах, которыми Иисус накормил огромное количество народа? На примере нашего фонда я поняла, что все происходит по какому-то неведомому закону, не просчитываемому на бумаге. Фонд – не коммерческое учреждение, невозможно просчитать: здесь мы вложили, а там поимели. Фонд живет по другим законам, не коммерческим, но не менее сильным.
Наталья Николайчик, фото Арсена Меметова
