Редакция: Прошло почти 10 лет с тех пор, как был создан фонд. Что изменилось за это время, с чего вы начинали и к чему пришли?
Мы начинали с простой инициативы. В какой-то момент я почувствовала себя обескураженной, потому что поняла, как резко все поменялось, и насколько большой стала пропасть между старшими поколениями и нами — теми, кто работает и зарабатывает. Это было время, когда начал развиваться бизнес, когда была сломана система, которая обеспечивала людей всем необходимым, а новая взамен не появилась. Но я об этом разрыве даже не задумывалась — у меня была достаточно активная жизнь: учеба в институте, затем работа в театре. А потом я будто оглянулась назад. Помню, пришла к Маргарите Александровне Эскиной в Дом актера (директор Дома актера. – Прим. ред.) и увидела картотеку, которая называлась «Еще не вечер». Это были бумажные карточки, похожие на формуляры в библиотеке, на которых были записаны полторы тысячи ветеранов сцены. И Маргарита Александровна заботилась о них, каждого знала в лицо.
Редакция: Вам ведь эта картотека досталась в наследство?
Буквально через несколько месяцев после открытия нашего фонда Маргарита Александровна ушла из жизни и завещала эту картотеку нам вместе с Ириной Евгеньевной — сотрудницей, которая работала с этими карточками. Ирина Евгеньевна для нас как талисман, она знает всех подопечных — кто одинок, а кто нет, у кого какие проблемы, какие болезни. Такой персонифицированный подход был еще у Маргариты Александровны Эскиной, и мы стараемся его сохранить. Мы против обезличенной работы, когда помощь фонда заключается только в передаче денег людям из большого списка фамилий в компьютере.
Я начала говорить о разрыве между поколениями. Я же росла с этими людьми, это был мой мир, и мне казалось, что все были в одной лодке. Никто не жил богато, но на все хватало, и не было серьезных проблем, по крайней мере, в моем детстве. Функционировал Союз театральных деятелей, давали путевки в дома отдыха, какие-то преференции. А потом это все резко развалилось.
Анна Цыганкова: С чего вы начали свою социальную работу?
Однажды я пришла к Маргарите Александровне и предложила провести вечер для ветеранов, мне хотелось сделать для них хоть что-нибудь приятное. Положить в конверт небольшую сумму, 7-10 тысяч рублей, потому что я не знала, кому что нужно. Маргарита Александровна сказала: «Маша, ты не представляешь, что с ними будет!» Пришли 35 человек — все, кого она пригласила. И я увидела, как люди плакали, получая конверты, где были не миллион и не сотни тысяч, и я поняла, насколько эта небольшая сумма для них существенна. Меня это потрясло!
Маргарита Александровна пыталась помочь этим людям, собирала какие-то заказы, отправляла продуктовые посылочки, но тогда она сама уже была в инвалидном кресле, и ей становилось все труднее работать. Мы обсуждали с ней, что еще можно сделать. Это была голая инициатива, которую поддержал Женя Миронов (актер, художественный руководитель «Театра Наций». – Прим. ред.). Он согласился, что это должна быть не разовая, а постоянная помощь, поэтому нужно организовать фонд.
Мы начинали с простой инициативы. В какой-то момент я почувствовала себя обескураженной, потому что поняла, как резко все поменялось, и насколько большой стала пропасть между старшими поколениями и нами — теми, кто работает и зарабатывает. Это было время, когда начал развиваться бизнес, когда была сломана система, которая обеспечивала людей всем необходимым, а новая взамен не появилась. Но я об этом разрыве даже не задумывалась — у меня была достаточно активная жизнь: учеба в институте, затем работа в театре. А потом я будто оглянулась назад. Помню, пришла к Маргарите Александровне Эскиной в Дом актера (директор Дома актера. – Прим. ред.) и увидела картотеку, которая называлась «Еще не вечер». Это были бумажные карточки, похожие на формуляры в библиотеке, на которых были записаны полторы тысячи ветеранов сцены. И Маргарита Александровна заботилась о них, каждого знала в лицо.
Редакция: Вам ведь эта картотека досталась в наследство?
Буквально через несколько месяцев после открытия нашего фонда Маргарита Александровна ушла из жизни и завещала эту картотеку нам вместе с Ириной Евгеньевной — сотрудницей, которая работала с этими карточками. Ирина Евгеньевна для нас как талисман, она знает всех подопечных — кто одинок, а кто нет, у кого какие проблемы, какие болезни. Такой персонифицированный подход был еще у Маргариты Александровны Эскиной, и мы стараемся его сохранить. Мы против обезличенной работы, когда помощь фонда заключается только в передаче денег людям из большого списка фамилий в компьютере.
Я начала говорить о разрыве между поколениями. Я же росла с этими людьми, это был мой мир, и мне казалось, что все были в одной лодке. Никто не жил богато, но на все хватало, и не было серьезных проблем, по крайней мере, в моем детстве. Функционировал Союз театральных деятелей, давали путевки в дома отдыха, какие-то преференции. А потом это все резко развалилось.
Анна Цыганкова: С чего вы начали свою социальную работу?
Однажды я пришла к Маргарите Александровне и предложила провести вечер для ветеранов, мне хотелось сделать для них хоть что-нибудь приятное. Положить в конверт небольшую сумму, 7-10 тысяч рублей, потому что я не знала, кому что нужно. Маргарита Александровна сказала: «Маша, ты не представляешь, что с ними будет!» Пришли 35 человек — все, кого она пригласила. И я увидела, как люди плакали, получая конверты, где были не миллион и не сотни тысяч, и я поняла, насколько эта небольшая сумма для них существенна. Меня это потрясло!
Маргарита Александровна пыталась помочь этим людям, собирала какие-то заказы, отправляла продуктовые посылочки, но тогда она сама уже была в инвалидном кресле, и ей становилось все труднее работать. Мы обсуждали с ней, что еще можно сделать. Это была голая инициатива, которую поддержал Женя Миронов (актер, художественный руководитель «Театра Наций». – Прим. ред.). Он согласился, что это должна быть не разовая, а постоянная помощь, поэтому нужно организовать фонд.
Учредители Фонда «Артист» (слева направо): Игорь Верник, Мария Миронова, Евгений Миронов, Наталья Шагинян-Нидэм.
Мы забрали ту самую картотеку, которая со временем обновилась и разрослась — позже добавили в нее людей из Санкт-Петербурга, Саратова. Сейчас у нас 65 городов, так что наша ответственность растет. Я всегда отдавала себе отчет в том, что в Москве пенсионерам живется гораздо лучше, чем в глубинке. Спасибо столичному правительству, которое с этого года выделило ежемесячную доплату в 30000 рублей. Ее будут получать не все наши подопечные, а те, у кого есть звания. Но я считаю, что это просто роскошная прибавка, и здорово, что Сергей Семенович Собянин это сделал.
Редакция: Нехватка денег — не единственная из проблем, с которыми сталкивается старшее поколение. Фонд тоже старается их как-то решать?
Конечно. Например, пенсионер просыпается утром, ему нужно идти по своим делам или за продуктами, а на улице гололед. Или он заболел и нужны лекарства, самые элементарные, чтобы вылечить простуду или грипп — надо пойти в аптеку. Когда человек одинок, для него становятся проблемой даже самые элементарные вещи, о которых мы сами и не задумываемся: покупка продуктов, уборка, лечение. А если он не очень здоров, тяжело ходит — жизнь превращается в постоянную борьбу. И мы безумно благодарны нашим волонтерам, на которых очень многое держится. Помыть окна, убраться в квартире, сходить в магазин, погулять с человеком, который не может выйти сам, — эта помощь крайне необходима.
Редакция: Насколько мы знаем, у фонда есть программа по обеспечению подопечных лекарствами.
Есть государственная программа обеспечения бесплатными лекарственными средствами, но она работает со сбоями. Чтобы достать препарат, который ему прописан, человеку нужно преодолеть огромное количество инстанций, да и то в итоге ему достанется какой-то аналог, потому что окажется, что нужного нет в наличии. Нашим подопечным гораздо проще позвонить в фонд, назвать лекарство, переслать рецепт или передать его волонтеру, и мы достанем то, что нужно. У нас эта функция хорошо отлажена. И я знаю, что в нашей картотеке нет ни одного человека, который не воспользовался бы этой возможностью.
Редакция: Актеры — люди ранимые, гордые, им, наверное, тяжело сделать первый шаг навстречу фонду. Как вы ищете новых людей, которым надо помочь, и какие слова вы для них находите?
У нас не только актеры, а весь театральный союз: театральные деятели, критики, завлиты, артисты балета. Есть легендарные, но забытые личности, которые работали по 50-60 лет и знают всю театральную историю. Это люди с огромным чувством достоинства, вы абсолютно правы. Не так давно я разговаривала с Юлией Владимировной Косыревой, которая работала в моем театре «Ленком» очень много лет, и она рассказала о своей проблеме, да и то лишь после того, как я вытянула из нее это признание.
Этим людям присуще не только чувство собственного достоинства, но и скромность. Они боятся лишний раз кого-то потревожить, потому что считают, что кому-то другому сейчас тяжелее и помощь нужнее. И я очень признательна, когда мне кто-то звонит — например, Люся Чернавская, старейшая сотрудница Дома актера, тоже легендарная личность, — и рассказывает о тех, кому надо помочь. Наш московский театральный мир тесен. В регионах сложнее, но мы налаживаем контакты с местными театрами, они знают всех сотрудников и дают нам информацию. Так мы и работаем. Есть и те, кто сам нам звонит и просит о чем-то, но эти люди с нами давно и, конечно, они уже не стесняются. (Смеется.)
Редакция: Раз уж мы заговорили про скромность, а должна ли быть таковой благотворительность?
Благотворительность в первую очередь должна стать культурой. Нормой, с которой человек сталкивается каждый день. Вот мы сейчас выпьем кофе, нам принесут счет, а при оплате картой должна быть возможность оставить какую-то сумму на благотворительность. И так должно быть везде. Тогда это отложится в менталитете, и мы не будем обсуждать, скромно это или не скромно. Это нормально.
Редакция: Нехватка денег — не единственная из проблем, с которыми сталкивается старшее поколение. Фонд тоже старается их как-то решать?
Конечно. Например, пенсионер просыпается утром, ему нужно идти по своим делам или за продуктами, а на улице гололед. Или он заболел и нужны лекарства, самые элементарные, чтобы вылечить простуду или грипп — надо пойти в аптеку. Когда человек одинок, для него становятся проблемой даже самые элементарные вещи, о которых мы сами и не задумываемся: покупка продуктов, уборка, лечение. А если он не очень здоров, тяжело ходит — жизнь превращается в постоянную борьбу. И мы безумно благодарны нашим волонтерам, на которых очень многое держится. Помыть окна, убраться в квартире, сходить в магазин, погулять с человеком, который не может выйти сам, — эта помощь крайне необходима.
Редакция: Насколько мы знаем, у фонда есть программа по обеспечению подопечных лекарствами.
Есть государственная программа обеспечения бесплатными лекарственными средствами, но она работает со сбоями. Чтобы достать препарат, который ему прописан, человеку нужно преодолеть огромное количество инстанций, да и то в итоге ему достанется какой-то аналог, потому что окажется, что нужного нет в наличии. Нашим подопечным гораздо проще позвонить в фонд, назвать лекарство, переслать рецепт или передать его волонтеру, и мы достанем то, что нужно. У нас эта функция хорошо отлажена. И я знаю, что в нашей картотеке нет ни одного человека, который не воспользовался бы этой возможностью.
Редакция: Актеры — люди ранимые, гордые, им, наверное, тяжело сделать первый шаг навстречу фонду. Как вы ищете новых людей, которым надо помочь, и какие слова вы для них находите?
У нас не только актеры, а весь театральный союз: театральные деятели, критики, завлиты, артисты балета. Есть легендарные, но забытые личности, которые работали по 50-60 лет и знают всю театральную историю. Это люди с огромным чувством достоинства, вы абсолютно правы. Не так давно я разговаривала с Юлией Владимировной Косыревой, которая работала в моем театре «Ленком» очень много лет, и она рассказала о своей проблеме, да и то лишь после того, как я вытянула из нее это признание.
Этим людям присуще не только чувство собственного достоинства, но и скромность. Они боятся лишний раз кого-то потревожить, потому что считают, что кому-то другому сейчас тяжелее и помощь нужнее. И я очень признательна, когда мне кто-то звонит — например, Люся Чернавская, старейшая сотрудница Дома актера, тоже легендарная личность, — и рассказывает о тех, кому надо помочь. Наш московский театральный мир тесен. В регионах сложнее, но мы налаживаем контакты с местными театрами, они знают всех сотрудников и дают нам информацию. Так мы и работаем. Есть и те, кто сам нам звонит и просит о чем-то, но эти люди с нами давно и, конечно, они уже не стесняются. (Смеется.)
Редакция: Раз уж мы заговорили про скромность, а должна ли быть таковой благотворительность?
Благотворительность в первую очередь должна стать культурой. Нормой, с которой человек сталкивается каждый день. Вот мы сейчас выпьем кофе, нам принесут счет, а при оплате картой должна быть возможность оставить какую-то сумму на благотворительность. И так должно быть везде. Тогда это отложится в менталитете, и мы не будем обсуждать, скромно это или не скромно. Это нормально.
Мария Миронова и Ирина Апексимова на благотворительном велозаезде «ТеатРалли».
Редакция: Как вы считаете, за 10 лет вам удалось изменить что-то в представлении людей о благотворительности?
Это были годы становления и громких акций, благотворительных аукционов. Если вы спросите у представителей фондов, то вам скажут, что на таких разовых мероприятиях стало гораздо сложнее собирать деньги. Благотворительных аукционов сейчас много, и интерес к ним поутих. Поэтому сегодня важно внедрить системную благотворительность — то, что мы называем социальной корпоративной ответственностью. Допустим, владелец ресторана, в котором мы сейчас сидим, захотел помочь деткам. Он поделился какой-то частью своей прибыли, пожертвовал деньги и забыл об этом. То есть это разовая акция, здесь нет постоянства, нет ответственности. У нас была тысяча подопечных, а стало 10 тысяч. Получается, что мы взяли на себя ответственность, а стабильности нет — все зависит от того, организуем ли мы акцию и сколько на ней соберем. А хотелось бы, чтобы эту ответственность с нами разделил бизнес-сектор и перечислял пусть немного, но регулярно, каждый месяц.
Я предложила Сергею Семеновичу проект, связанный с московскими парковками. Можно сделать так, чтобы с каждой оплаты поступал платеж на благотворительность — небольшой, по одному рублю. Или, например, осталось у тебя 10 минут парковки, переведи средства за них на благотворительность. Такой системный подход даст стабильность. В других странах он развит и хорошо работает. Это и есть культура.
Редакция: В фонде есть медицинские программы для людей, которые не выходят их дома. Как они реализованы? Вам помогают какие-то медицинские организации или учреждения по месту жительства ваших подопечных?
С нами работают несколько медицинских организаций, но нам их не хватает. Скажем, нужно было отправить нескольких человек в онкологический центр имени Блохина, но туда сложно попасть, там огромные очереди. И это удалось сделать только благодаря моему знакомству с доктором, который там работал. Но сейчас он ушел оттуда, и я не знаю, как теперь быть. Благо нам во всем помогает Владимир Аршакович Петросян из московского Департамента труда и социальной защиты. Этот человек искренне и до глубины сердца поражает меня тем, что подключается к каждой ситуации. Ему можно позвонить в любое время суток — не как чиновнику, а как человеку, — и он всегда поможет. Департамент Владимира Аршаковича откликается на каждую нашу инициативу, и я ему очень благодарна за это.
Любовь Капустина: Какая из последних реформ вас больше всего потрясла? Или, может быть, есть реформа в соцзащите, в здравоохранении, которую вы очень ждете?
Мне радостно, что Владимир Петросян вот уже лет шесть как начал заниматься домами престарелых. Это наше слабое звено, мы не можем в этом вопросе так сильно отставать от цивилизованного мира. Но я вижу, что определенные шаги предпринимаются. Пройдет несколько лет, и ситуация изменится к лучшему. Могу сказать, что когда Дом ветеранов сцены, принадлежавший Союзу театральных деятелей, переходил в ведомство департамента Владимира Аршаковича, подопечные боялись, что превратятся в областной дом престарелых. А сейчас они очень довольны.
Вероника Стамболиева: По некоторым наблюдениям, хороший результат показала программа общего досуга старшего поколения и детей, когда подопечные дома престарелых читали сказки детям из детского сада, а те в свою очередь дарили взрослым свою непосредственность и любовь. Вы каким-то образом обеспечиваете связь поколений?
Однажды я пригласила в Дом ветеранов сцены театр «Пиано» — это уже известный нижегородский театр, где играют глухонемые дети. У них фантастические спектакли. И тот вечер прошел очень трогательно. Был период, когда мы устраивали много таких акций. Но сейчас фонд вышел на федеральный уровень, у нас прибавилось количество городов, нагрузка возросла. Все силы брошены на то, чтобы справиться с таким объемом. На этот год нам дали президентский грант, благодаря которому мы существуем и помогаем другим городам. Но я волнуюсь, потому что мы не можем рассчитывать на помощь в следующем году, а ведь у нас есть ответственность. Поэтому нам все равно нужно пробиваться и создавать системную структуру, чтобы была стабильность. Вот что самое важное сейчас.
Редакция: Вы получили грант, недавно Евгений Миронов провел в «Театре Наций» благотворительный спектакль «Ван Гог. Письма к брату», но все это, как вы говорите, несистемные денежные поступления. Приходится ли вам лично искать дополнительное финансирование?
Раньше я постоянно этим занималась, сейчас стало легче. Дело в том, что у нас был бюджет, и мы в него укладывались, но выйти за его рамки невозможно. И если нас просили оплатить дорогостоящую операцию, мы не могли себе этого позволить. Тогда мы старались разово собрать деньги на акциях, аукционах, но, как я уже сказала, они не работают. Они превратились в светские рауты, а сама акция пожертвования девальвировалась. Приходилось искать деньги. Здесь все, как у артистов: сегодня ты снимаешься в кино, а когда тебя позовут на роль в следующий раз, не известно. Но семью же кормить надо. Точно так же и в фонде, только у нас очень большая семья.
Редакция: Нам кажется, что медицинское сообщество сегодня быстро меняется: молодые доктора активны, они постоянно учатся, приобретают новые компетенции, они более отзывчивы и готовы участвовать в социальных проектах. Есть ли похожее ощущение у вас?
Мой многолетний опыт показывает, что ключевым является человеческий фактор. Я могу назвать много врачей и руководителей, удивительных и уникальных личностей, на которых все держится. Но как только они уходят, все рушится. Потому что системной работы, как мне кажется, нет.
Редакция: Есть ощущение, что многие доктора готовы помогать, участвовать в проектах, но они не получают своего пациента. Он до них не доходит, потому что об этих докторах не знает. Нет звена, которое связывало бы их.
Наш фонд взаимодействует с Научно-клиническим центром геронтологии. Я там была не раз. Там работают открытые люди, которые с радостью принимают наших подопечных и все, что нужно, для них делают. Но если говорить о геронтологии, то у нас тоже нет такой культуры. Даже я, несмотря на то, что работаю с пожилыми людьми, еще 4-5 лет назад не знала, что это такое. И если выйти на улицу и спросить у пенсионеров, слышали ли они о геронтологическом центре, то окажется, что многие не имеют ни малейшего представления. Как не знают и о том, что им положены от государства лекарства. О том, что нужно заплатить последние копейки за квартиру, у них десять напоминаний в почтовом ящике. А о льготных лекарствах они и не догадываются.
Это были годы становления и громких акций, благотворительных аукционов. Если вы спросите у представителей фондов, то вам скажут, что на таких разовых мероприятиях стало гораздо сложнее собирать деньги. Благотворительных аукционов сейчас много, и интерес к ним поутих. Поэтому сегодня важно внедрить системную благотворительность — то, что мы называем социальной корпоративной ответственностью. Допустим, владелец ресторана, в котором мы сейчас сидим, захотел помочь деткам. Он поделился какой-то частью своей прибыли, пожертвовал деньги и забыл об этом. То есть это разовая акция, здесь нет постоянства, нет ответственности. У нас была тысяча подопечных, а стало 10 тысяч. Получается, что мы взяли на себя ответственность, а стабильности нет — все зависит от того, организуем ли мы акцию и сколько на ней соберем. А хотелось бы, чтобы эту ответственность с нами разделил бизнес-сектор и перечислял пусть немного, но регулярно, каждый месяц.
Я предложила Сергею Семеновичу проект, связанный с московскими парковками. Можно сделать так, чтобы с каждой оплаты поступал платеж на благотворительность — небольшой, по одному рублю. Или, например, осталось у тебя 10 минут парковки, переведи средства за них на благотворительность. Такой системный подход даст стабильность. В других странах он развит и хорошо работает. Это и есть культура.
Редакция: В фонде есть медицинские программы для людей, которые не выходят их дома. Как они реализованы? Вам помогают какие-то медицинские организации или учреждения по месту жительства ваших подопечных?
С нами работают несколько медицинских организаций, но нам их не хватает. Скажем, нужно было отправить нескольких человек в онкологический центр имени Блохина, но туда сложно попасть, там огромные очереди. И это удалось сделать только благодаря моему знакомству с доктором, который там работал. Но сейчас он ушел оттуда, и я не знаю, как теперь быть. Благо нам во всем помогает Владимир Аршакович Петросян из московского Департамента труда и социальной защиты. Этот человек искренне и до глубины сердца поражает меня тем, что подключается к каждой ситуации. Ему можно позвонить в любое время суток — не как чиновнику, а как человеку, — и он всегда поможет. Департамент Владимира Аршаковича откликается на каждую нашу инициативу, и я ему очень благодарна за это.
Любовь Капустина: Какая из последних реформ вас больше всего потрясла? Или, может быть, есть реформа в соцзащите, в здравоохранении, которую вы очень ждете?
Мне радостно, что Владимир Петросян вот уже лет шесть как начал заниматься домами престарелых. Это наше слабое звено, мы не можем в этом вопросе так сильно отставать от цивилизованного мира. Но я вижу, что определенные шаги предпринимаются. Пройдет несколько лет, и ситуация изменится к лучшему. Могу сказать, что когда Дом ветеранов сцены, принадлежавший Союзу театральных деятелей, переходил в ведомство департамента Владимира Аршаковича, подопечные боялись, что превратятся в областной дом престарелых. А сейчас они очень довольны.
Вероника Стамболиева: По некоторым наблюдениям, хороший результат показала программа общего досуга старшего поколения и детей, когда подопечные дома престарелых читали сказки детям из детского сада, а те в свою очередь дарили взрослым свою непосредственность и любовь. Вы каким-то образом обеспечиваете связь поколений?
Однажды я пригласила в Дом ветеранов сцены театр «Пиано» — это уже известный нижегородский театр, где играют глухонемые дети. У них фантастические спектакли. И тот вечер прошел очень трогательно. Был период, когда мы устраивали много таких акций. Но сейчас фонд вышел на федеральный уровень, у нас прибавилось количество городов, нагрузка возросла. Все силы брошены на то, чтобы справиться с таким объемом. На этот год нам дали президентский грант, благодаря которому мы существуем и помогаем другим городам. Но я волнуюсь, потому что мы не можем рассчитывать на помощь в следующем году, а ведь у нас есть ответственность. Поэтому нам все равно нужно пробиваться и создавать системную структуру, чтобы была стабильность. Вот что самое важное сейчас.
Редакция: Вы получили грант, недавно Евгений Миронов провел в «Театре Наций» благотворительный спектакль «Ван Гог. Письма к брату», но все это, как вы говорите, несистемные денежные поступления. Приходится ли вам лично искать дополнительное финансирование?
Раньше я постоянно этим занималась, сейчас стало легче. Дело в том, что у нас был бюджет, и мы в него укладывались, но выйти за его рамки невозможно. И если нас просили оплатить дорогостоящую операцию, мы не могли себе этого позволить. Тогда мы старались разово собрать деньги на акциях, аукционах, но, как я уже сказала, они не работают. Они превратились в светские рауты, а сама акция пожертвования девальвировалась. Приходилось искать деньги. Здесь все, как у артистов: сегодня ты снимаешься в кино, а когда тебя позовут на роль в следующий раз, не известно. Но семью же кормить надо. Точно так же и в фонде, только у нас очень большая семья.
Редакция: Нам кажется, что медицинское сообщество сегодня быстро меняется: молодые доктора активны, они постоянно учатся, приобретают новые компетенции, они более отзывчивы и готовы участвовать в социальных проектах. Есть ли похожее ощущение у вас?
Мой многолетний опыт показывает, что ключевым является человеческий фактор. Я могу назвать много врачей и руководителей, удивительных и уникальных личностей, на которых все держится. Но как только они уходят, все рушится. Потому что системной работы, как мне кажется, нет.
Редакция: Есть ощущение, что многие доктора готовы помогать, участвовать в проектах, но они не получают своего пациента. Он до них не доходит, потому что об этих докторах не знает. Нет звена, которое связывало бы их.
Наш фонд взаимодействует с Научно-клиническим центром геронтологии. Я там была не раз. Там работают открытые люди, которые с радостью принимают наших подопечных и все, что нужно, для них делают. Но если говорить о геронтологии, то у нас тоже нет такой культуры. Даже я, несмотря на то, что работаю с пожилыми людьми, еще 4-5 лет назад не знала, что это такое. И если выйти на улицу и спросить у пенсионеров, слышали ли они о геронтологическом центре, то окажется, что многие не имеют ни малейшего представления. Как не знают и о том, что им положены от государства лекарства. О том, что нужно заплатить последние копейки за квартиру, у них десять напоминаний в почтовом ящике. А о льготных лекарствах они и не догадываются.
Редакция: Вы говорите, что многое строится на личном отношении. И это понятно. Однако может показаться, что для вас и Евгения Миронова нет закрытых дверей, так ли это на самом деле?
Дело не в открытых дверях. Все должно созреть. Когда 10 лет назад мы ходили и говорили про корпоративную социальную ответственность, нас слушали, кивали и… ничего не делали. Мне кажется, люди просто не были к этому готовы. А сейчас нас начинают слышать, помогают реализовывать задуманное. Потому что пришло время. Вообще, вся деятельность фонда убедила меня в том, что все строится на мелочах. Все кирпичик за кирпичиком складывается из конкретных, подчас не очень заметных действий.
Редакция: Что вы считаете своей личной заслугой?
Нет у меня такого.
Редакция: Это тоже показатель скромности.
Нет, это вопрос не скромности. Я даже никогда не задумывалась на эту тему. Мы с нашей командой делаем одно дело, вот и все.
Редакция: Легко ли отзываются на ваши запросы те, кто находятся рядом с вами, или бывает, что люди в какой-то момент больше не готовы морально и психологически участвовать?
Наше взаимодействие с ветеранами достаточно позитивное. По-настоящему эмоционально тяжело в хосписах. А мы решаем проблемы насущные, важные, но все-таки наши подопечные — люди творческие, никогда не жалуются и не показывают, что у них трудности.
Редакция: Уинстон Черчилль сказал: «То, что мы получаем, обеспечивает нам существование, то, что отдаем, творит нашу жизнь». Где в этой системе вы?
Недавно прочитала, что человек полноценно живет только тогда, когда он отдает. Жизнь для себя, для своих нужд может быть прекрасной, но, на мой взгляд, она неполноценна.
Андрей Осокин: Актеры порой выбирают между кино и театром. А как часто вам приходится делать выбор между профессиональной деятельностью и социальной работой?
Я не люблю такую постановку вопроса. Я придерживаюсь принципа, что все, что я делаю, должно быть в радость. Не нужно жертв. Поэтому я не считаю, что должна отказываться от чего-то. Да у меня и не было никогда такой дилеммы. В те периоды, когда мне нужно было много заниматься фондом, у меня было на это время. А когда у меня было много съемок, у фонда появился директор, и часть ответственности она взяла на себя. И я смогла переключиться, мне не нужно было выбирать. Вот так органично у меня все складывается.
Редакция: В завершение хочется спросить не о работе. Вы недавно были в Бразилии, что вас там удивило?
Это совершенно другая культура. Там много проблем, включая преступность — жить там очень страшно, но все равно у них царит атмосфера вечного праздника. Я не знаю, когда люди работают. У них сплошной карнавал. Видимо, это и есть их работа. И все тому способствует: климат, безумная зелень, постоянное солнце, виды Рио-де-Жанейро. Все это повлияло на менталитет, и его уже ничем не изменить. Придет новый президент, но все останется по-прежнему: фавелы не станут безопасными, солнце будет так же светить, а карнавал продолжится. (Смеется.) Так и российский менталитет невозможно изменить. Но его можно немного скорректировать, аккуратно, как реку, переводя в другое русло. У нас, конечно, не Бразилия. Эта страна — полная противоположность, но, тем не менее, что-то схожее в темпераменте есть. Бразильцы живут эмоциями, сердцем. Но не логикой и здравым смыслом. Там все — антиздравый смысл. (Смеется.)
Источник: Здрав.ФОМ
Дело не в открытых дверях. Все должно созреть. Когда 10 лет назад мы ходили и говорили про корпоративную социальную ответственность, нас слушали, кивали и… ничего не делали. Мне кажется, люди просто не были к этому готовы. А сейчас нас начинают слышать, помогают реализовывать задуманное. Потому что пришло время. Вообще, вся деятельность фонда убедила меня в том, что все строится на мелочах. Все кирпичик за кирпичиком складывается из конкретных, подчас не очень заметных действий.
Редакция: Что вы считаете своей личной заслугой?
Нет у меня такого.
Редакция: Это тоже показатель скромности.
Нет, это вопрос не скромности. Я даже никогда не задумывалась на эту тему. Мы с нашей командой делаем одно дело, вот и все.
Редакция: Легко ли отзываются на ваши запросы те, кто находятся рядом с вами, или бывает, что люди в какой-то момент больше не готовы морально и психологически участвовать?
Наше взаимодействие с ветеранами достаточно позитивное. По-настоящему эмоционально тяжело в хосписах. А мы решаем проблемы насущные, важные, но все-таки наши подопечные — люди творческие, никогда не жалуются и не показывают, что у них трудности.
Редакция: Уинстон Черчилль сказал: «То, что мы получаем, обеспечивает нам существование, то, что отдаем, творит нашу жизнь». Где в этой системе вы?
Недавно прочитала, что человек полноценно живет только тогда, когда он отдает. Жизнь для себя, для своих нужд может быть прекрасной, но, на мой взгляд, она неполноценна.
Андрей Осокин: Актеры порой выбирают между кино и театром. А как часто вам приходится делать выбор между профессиональной деятельностью и социальной работой?
Я не люблю такую постановку вопроса. Я придерживаюсь принципа, что все, что я делаю, должно быть в радость. Не нужно жертв. Поэтому я не считаю, что должна отказываться от чего-то. Да у меня и не было никогда такой дилеммы. В те периоды, когда мне нужно было много заниматься фондом, у меня было на это время. А когда у меня было много съемок, у фонда появился директор, и часть ответственности она взяла на себя. И я смогла переключиться, мне не нужно было выбирать. Вот так органично у меня все складывается.
Редакция: В завершение хочется спросить не о работе. Вы недавно были в Бразилии, что вас там удивило?
Это совершенно другая культура. Там много проблем, включая преступность — жить там очень страшно, но все равно у них царит атмосфера вечного праздника. Я не знаю, когда люди работают. У них сплошной карнавал. Видимо, это и есть их работа. И все тому способствует: климат, безумная зелень, постоянное солнце, виды Рио-де-Жанейро. Все это повлияло на менталитет, и его уже ничем не изменить. Придет новый президент, но все останется по-прежнему: фавелы не станут безопасными, солнце будет так же светить, а карнавал продолжится. (Смеется.) Так и российский менталитет невозможно изменить. Но его можно немного скорректировать, аккуратно, как реку, переводя в другое русло. У нас, конечно, не Бразилия. Эта страна — полная противоположность, но, тем не менее, что-то схожее в темпераменте есть. Бразильцы живут эмоциями, сердцем. Но не логикой и здравым смыслом. Там все — антиздравый смысл. (Смеется.)
Источник: Здрав.ФОМ
